монолог
Не… Это какие ж люди пошли, какие люди… Просто гады!
С Нинель, ну, в театр выбрались. Я не хотела – Нинель уговорила, Нинель любит по театрам шастать. Ну и я решила испробовать. На фоне Нинель я прилично смотрюсь, выигрышно. «Может, – думаю, – с приличным мужчиной познакомлюсь, с выигрышным – чем чёрт не шутит».
Заходим. Бабки в костюмчиках. В синих костюмчиках под цвет стен. Костюмчики синие, блузочки белые, а между стен белые колонны. В гардеробе бинокли напрокат. Интересно: налоги с этих биноклей платят? Листочек Нинель купила – «программка» называется: ни штрих-кода, ничего – точно налоги не платят. Зашарашить их что ли? Люблю я зашарашить, ну… налогом обложить, мы с Нинель поэтому и спелись – в отделе по физическим лицам шарашим. Мы со всех налоги сдираем ради нашего государства, а то ведь знаете народ какой… Но есть и цивилизованные просители, ну то есть посетители… приличные, выигрышные: декларацию без очереди оформляют. Пятнашка – и порядок. Ну это я вам по секрету сказала. Заплати налоги и спи спокойно, как говорится.
Начался спектакль. Чегой-то говорят. Страсти, охи, а я на потолок смотрю и молодость вспоминаю – чуть не расплакалась, ей богу. Потом свечи на сцене пересчитала. «Ну, – думаю, – пожарных надо заслать, штрафануть эту театришку – разве можно столько свечей?»
Занавески закрылись – светать стало, Нинель сказала: антракт. Тут мужик, рядом со мной который сидел – парфюм приличный, говорит:
– Разрешите пройти.
Я сижу – вот ещё! Пусть с другой стороны топает. А я в налоговой работаю: зашарашу и – привет! Мужик смотрит так, как на меня обычно замначальника по юридическим лицам смотрит. И до меня вдруг доходит, что может этот тоже работает где… ну не в налоговой, а где-нибудь повыше. К нам в налоговую иногда из Думы люди заходят…
Мужик говорит:
– Сударыня, будьте так любезны, пропустите! Это так, сударыня, в театрах принято: вставать, когда кто-то выйти хочет. Вы же, сударыня, не первый раз в театре?
Я так перепугалась, так перепугалась:
– Вот ещё! Я каждый квартал в театре. Просто день сегодня тяжёлый: массаж, солярий, теннис.
Встала я, а мужчина, проходя, так на меня посмотрел, ну вы понимаете к а к : я женщина ухоженная и шея у меня – смотрите! – разве дашь мои сорок пять?
Заходим с Нинель в буфет. Цены – обалдеть: всё по сто, кой-чего – триста.
– Стукануть на них надо, зашарашить, – говорю.
– Да уж стучала – говорит Нинель, – ни слуху-ни духу: молчок.
Вдруг до моего плеча кто-то дотронулся. Я замерла. Оборачиваюсь: тот мужчина. Я на руку смотрю – нет обручального кольца!
– Кофе будете? – спрашивает.
– Конечно будем, и шампусик, – оскалилась Нинель.
Меня такая злость взяла. Двое мужей было, чего ещё надо? Чё лезет? Но молчу, ничего Нинель не говорю: может она улыбится – чтоб штифтами козырнуть. Она себе зубы сделала на штифтах. Штифты немеренно стоят – во и хвалится.
Принёс мужчина и выпить и закусить, смотрит на меня пристально. Тут музыка заиграла.
«Первый звонок», – говорит Нинель: вроде как мне объясняет, вроде как я – дура, а она умная. Но я молчу: шампусик глотну, и кофем закушу, шампусик-кофем, и на мужчину поглядываю…
– Как вас зовут, простите? – он спрашивает.
Я обмерла вся:
– Раиса. Раиса Ивановна.
Мужик так обрадовался:
– Точно это вы! Я сразу узнал. Раиса Ивановна Сапычева! Точно? Точно. Вы мне без очереди в апреле декларацию оформляли. За двадцатку. Точно? В последний день успел!
А Нинка как взвизгнет:
– Как, Рай, за двадцатку?! Мы ж всем за пятнашку делаем!
Ну да, я иногда беру и двадцать, ну когда на солярий не хватает. Ох, гад какой. Прикинулся вежливым, имя узнал и – на тебе – перед Нинкой заложил. Ухмыляется и Нинке говорит:
– Значит, я пять тыщ переплатил. Ну что ж, спасибо – на будущее буду знать. А как вас зовут?
– Нинель, – говорит Нинка. – Вы в следующий раз ко мне подходите – я вам забесплатно усё-усё сделаю и в последний день, и даже в последний час.
А мужик говорит:
– Само собой. Теперь только к вам, Нинель. А Раиса Иванна – смотрите– от жадности покраснела.
– Это я от шампанского, – улыбаюсь я как ни в чём не бывало.– Это ж Нинка шампанское заказала, я б не стала вас разорять.
– Конечно не стали: вы по-мелкому не разоряете, вы сразу по-крупному и втихую от коллег.
Тут музыка заиграла.
– Второй звонок, – говорит Нинка. – Пойдёмте! А Райка пусть дальше краснеет.
Нинка под локоть мужика – хвать! И ушли. Подруга называется! Мужчина называется! Гады! Нинка – вы её не видели: тридцать три животика, шея в складочку. В театре, представляете, мужиков снимает!
Нинке отомстила. Слух распустила, самый правдоподобный. И Нинка из отдела ушла, вообще из налоговой свалила. Замуж, представляете, за того гада вышла, и он её в Думу пристроил.
Окопалась, Нинка, в Думе – вот гадюка!
•
Заяц по полю ходил,
Заяц Зайцу говорил:
«Съешь сосиску, съешь шашлык!»
«Нет, к такому не привык!
Землянику не топчи --
Надоело про харчи:
Я люблю морковку-
Красную головку ».
Заяц по снегу ходил
Заяц Зайцу говорил:
«Выпей морса, выпей чай!»
А наш Зайчик невзначай
Отвечает, отдышавшись,
От шампура оторвавшись:
«Нет. Я кушаю шашлык--
Я с полгода как привык ».
•
Осенью на даче весело. Осенью на пеньках опята. И на берёзах опята. Осенью под ногами волнистые дубовые листики.
– Мама! Смотри! Под листиком гриб чёрненький! И Вот ещё! И ещё! – загалдели Рита с Васей.
– Не берите! – говорит мама. – Я не знаю, что это за грибы.
В лесу ведь правило такое: не знаешь что за гриб – не трогай, а то плохо будет!
Набрали мама с Ритой и Васей опят, вышли к озеру, сели на упавшее дерево. Сидят-бутерброды едят. А из леса ещё грибники показались. Тётя в спортивном костюме с корзиной. Дядя в пятнистой куртке с кузовком. Грибники рядом с мамой присели. Тётя в спортивном костюме спрашивает у Риты с Васей:
– Чего набрали-то?
– Опята! – отвечает Вася и в кузовок заглядывает.
– Пахнут лесом, пахнут осенью! – делится впечатлениями Рита и на корзину косится.
– Мама! Мама! Смотри: дядя с тётей чёрненьких грибов набрали!
– Чего вы с ними делаете-то? – поинтересовалась мама.
И тётя рассказала, что чёрненькие грибы называются свинушками и чернушками, что эти грибы можно варить и солить, и что это самые вкусные на свете грибы.
– Вкуснее белых? – удивилась мама.
– Да! – кивнула тётя. – Только варите подольше, и солите покрепче!
– Вот увидите: зимой от гостей отбоя не будет, – добавил дядя.
И грибники заторопились к дому. Рита же с Васей потянули маму обратно в лес. Но так всегда бывает: когда тебе что-то не нужно, то вокруг этого добра навалом. А когда что-то очень нужно, то хоть целый день ищи – нипочём не обнаружишь!
– Это свиньи на нас обиделись за то, что мы их не собирали,– расстроился Вася.
– Не свиньи. А свинушки! – поправила Рита.
– Нет. Свиньи!
– Да что вы спорите! – улыбнулась мама. – Ни свиней нет, ни свинушек, ни даже поросят.
– Придумал! – крикнул Вася.-Нужно заклинание! Свиньи и объявятся.
Вася верил в силу заклинаний. Вот, например, Вася темноты боится, а мама научила Васю заклинанию,
и он каждый вечер в постели это заклинание повторяет, и ни один разбойник Васю ночью ещё не утащил, и ни один призрак в окно не залетел!
– Рита! Придумывай заклинание! – попросил Вася.
Рита была мастер стишок какой написать, смешное что-то сказать. Но тут Рите ничего в голову не лезло – устала Рита, расстроилась из за того, что мама про чёрненькие грибочки ничего не знала.
Вдруг из-под листика послышалось:
– Хрю-хрю! Возьмите меня тоже!
Рита прислушалась – тихо. Приподняла Рита волнистый листик – а там малюсенькая свинушка, чёрненький такой поросёночек.
Рита сразу всё поняла и говорит:
– Вася! Вот какое заклинание: "Хрю-хрю! Возьмите меня тоже!"
– Странноватое заклинание! Нескладно!
– Для поросячьего заклинания сойдёт, ? одобрила мама.
И стали мама, Рита и Вася хрюкать, и просить, чтоб их взяли. То есть, чтобы не Риту с Васей взяли и в корзинки посадили. А как будто они за свинушек говорят. И вдруг много-много свинушек объявилось. Свинушки на земле росли, на мхе, и просто из шишек торчали, и из гнилушек – как опята без всякой земли. Свинушки росли в заячьей капусте, в крапиве, в дикой малине. И быстро-быстро набрали мама, Рита и Вася огромный мешок.
Целый день мама варила грибы, и чёрную воду сливала, и в банки свинушки закладывала, и крышки закручивала. И грибы получились бесподобные – вкуснее белых, вкуснее опят.
И когда к маме гости заходили, Вася и Рита садились за стол и хрюкали:
– Хрю-хрю! Возьмите нас тоже!
– Куда это вас взять? – пугались гости. – Нам такие хрюкалки не нужны!
– Это Рита с Васей намекают, чтобы я вас грибами угостила, свинушками, ? объясняла мама.
– О! Свинушки – это вещь! Дайте нам свинушки! Хрю-хрю! – хрюкали в ответ гости.
Поздно вечером гости гладили себя по сытым животам и хрюкали уже так:
– Хрю-хрю! Мы к вам ещё как-нибудь зайдём на свинушки!
А Вася с Ритой хрюкали в ответ:
– Куда это вы зайдёте, хрю-хрю? Нам такие прожорливые гости не нужны! Нам много кого свинушками угостить ещё надо!
Мама извинялась за своих детей. Гости смеялись – гости совсем необижались, что их прожорливыми обзывают.
– Хрю-хрю! В следующей раз возьмите нас тоже свинушки собирать! – хрюкали на прощание гости!
– Хрю-хрю! Непременно! – примирительно хрюкали Рита и Вася.
•
из цикла рассказов «Два трюфеля»
1
Обычное школьное утро. Дети заходили в класс, здоровались с Галиной Юрьевной, садились за парты, вытаскивали из рюкзаков учебники, тетради, комиксы и альбомы с наклейками.
Лада вкатила в класс игрушечную коляску.
– Владислава! Что это? – опешила Галина Юрьевна, округлив глаза.
Все уставились на Ладу.
– Здравствуйте, Галина Юрьевна! Здравствуйте ребята, – сказала Лада как ни в чём не бывало, как будто каждый день так вот в школу с коляской заявлялась.
– Лада! Ты что это коляску привезла? – спрашивали ребята.
– Тихо! У меня там малыш спит! Отойдите! Не будите!
И ребята отходили, пожимая плечами; кое-кто крутил пальцем у виска.
Коляска то и дело застревала в проходе, но Лада докатила коляску до своей парты, сняла рюкзак, села спокойно на стул.
– Владислава! – строго сказала Галина Юрьевна. – Школа – это не детский сад! Чтобы больше никаких колясок в классе!
– Хорошо, Галина Юрьевна.
Прозвенел звонок на урок. Галина Юрьевна объясняла свою любимую математику, а дети всё удивлялись и хихикали: смешно же, что в классе коляска – не каждый день такое случается.
– Что? – возмущалась Галина Юрьевна. – Что смешного в том, что первое и второе слагаемое дают сумму?
2
На перемене Лада выкатила коляску в рекреацию. Она прогуливалась туда-сюда, баюкала пупсика, кормила его из бутылочки. Весть о коляске разлетелась по всем начальным классам. Из всех дверей, из-за всех углов выглядывали хихикающие рожицы. Выглядывали и прятались. Мальчишки носились как угорелые и улюлюкали вслед. Хулиган из третьего «Б» хотел отнять у Лады пупсика… Но Лада так царственно посмотрела на Хулигана, что он осёкся. Хулиган опомнился, хотел размахнуться, хотел поддать коляску ногой, хотел перевернуть к чертям собачьим эту глупую коляску… Но Лада опять строго посмотрела на Хулигана, и он остановился на полпинке, и рванул прочь по коридору. Растерялся Хулиган – ведь Лада Любушкина была очень красивой девочкой, первой красавицей первого «A».
На следующей перемене пошли завтракать. И Лада пошла завтракать. С коляской и с пупсиком стала спускаться по лестнице на первый этаж. Коляска медленно «шагала» колёсами по ступенькам. Вокруг смеялись и тыкали пальцами. Тут, откуда ни возьмись, появился Хулиган и очень ловко спустил коляску вниз. И никто уже не смеялся – все же боялись Хулигана.
Дорогу к столовой Ладе преградили медсестра и повар:
– С коляской нельзя! Негигиенично!
Лада не стала препираться ? она развернулась и покатила коляску обратно, прочь от столовой.
– Любушкина! Вернись! – заволновалась Галина Юрьевна.
Галина Юрьевна очень переживала, если ребята голодные. Галина Юрьевна пообещала медсестре, что больше коляски в столовой не будет, и Ладу пропустили.
– Надо же! – возмущалась повар, и её щёки, похожие на блины, подскакивали всё чаще и чаще. – Надо же! Тридцать лет в школе работаю, чего только не насмотрелась: и термосы в столовую приносили, и кастрюльки, и мыльный порошок в кашу сыпали, но чтоб коляски с пупсиками – такого не припомню. Один недавно на скутере в столовую въехал, но то – одиннадцатиклассник поспорил на деньги. А тут – девочка, и такая серьёзная, и такая симпатичная!
Хулиган дождался, пока Лада допьёт из трубочки молочный коктейль, пока дожуёт булочку. Коляска была поднята по лестнице обратно, и Лада, уже совершенно освоившись, вкатила сытого пупсика в класс.
На следующей перемене к Ладе подошла завуч.
Очень строгая завуч.
И все хихикающие в кулачок девочки скрылись. А улюлюкающие мальчики сделали вид, что они мирно прогуливаются по коридору и рассматривают стенд под названием «Бажову-200 лет!» Завуч очень строгим голосом попросила Ладу не привозить больше коляску. Галине Юрьевне завуч сделала замечание.
А после уроков, на выходе из школы, к Ладе подошёл директор. И тут же стало пусто – как будто бы был урок, а не перемена. Директор школы попросил Ладу больше не приносить, не привозить, не прикатывать в школу никакие игрушки – Лада спокойно кивнула в знак согласия. Директор сделал замечание и завучу, и Галине Юрьевне.
Лада и Хулиган вышли на школьное крыльцо, осторожно, чтобы не разбудить пупсика, спустили коляску с лестницы.
И прохожие не хихикали в след. А что в этом особенного: девочка катит по улице игрушечную коляску! Хулиган семенил за Ладой, сгибаясь под тяжестью двух рюкзаков. Тётя, почти такая же толстая, как пакеты, которые она тащила, улыбнулась и сказала:
– Вот молодцы, ребятки! Отличники, наверное?
Хулиган хотел по привычке нагрубить тёте, обозвать её квочкой или другой какой обидной птицей, но вместо этого приосанился и ответил:
– А вы как думали? Конечно отличники!
– А мне теперь учиться некогда, – сказала Лада. – У меня братик родился!
– Вот это – братик? – Тётя указала на коляску.
– Нет! Братик дома с мамой. И я теперь как мама – с коляской. И как мама – с малышом!
И Лада стала поить пупсика из игрушечной бутылочки.
•
В прозрачной винной юности
Я книгой впечатлилась
Тогда мои эмоции
в картину превратились
Князь Мышкин – светлая сирень
Настасья – синь грозы
Рогожин – кобальта мигрень
Аглая – бирюзы
И дача где слюда на крыше
Мерцает радугой в окно...
И смерть сочится снайперскою мышью
В кровавом октябре, а не в кино...
Но вот и комната
Вот обморок и вспышки
Вот нож, и склянки крУгом поутру
– Рогожин слышишь?– Мышкин! Мышкин!...
И муж мне говорит: – Я тут – умру.
Вот – Достоевский, он всегда со мною
Он ярок, он всецветен он глубок
Вот – Белый дом, он с аурой злою:
Бесцветен монохромен и жесток.
И вдовий цвет, он дикий беспросветный
Он страхом ужасает всех в миру
И в ожидании сиреневого края
линялым фиолетом я живу.
•
© Сетевой журнал «Бродячий заяц», 2009 | All right reserved. | CSS | e-mail: zverola@mail.ru
