Пингвин

 

Тамаре Петровской –

заставившей меня написать это.

 

 

Да, пингвин… Тема такая.

Вспомнилось вот, к слову.

История из каких-то, ныне совсем уж заброшенных, клетей памяти.

В разгул перестройки, видимо в связи с тем, что народ наш стало уж совсем нечем кормить – отправили наш весёлый пароход, славный БМРТ* «Пулково» ловить ледяную рыбу к берегам Антарктиды.

А точнее, в район острова Южная Георгия.

Как мы туда добирались, это отдельная повесть. Эпопея даже.

Но об этом в другой раз.

Там столько всего было, зараз не осилить. И кончилась она для меня в Британском Королевском Адмиралтейском суде. Единственный мой, так сказать, привод в суд за долгую и безгрешную жизнь.

Не веришь... Ладно, об этом потом.

Теперь о пингвинах.

Ловим мы, значит, «ледяшку», бросаем тралы в тени голубых, в хорошем смысле этого слова, айсбергов и, сами того не подозревая, составляем жуткую конкуренцию всему пингвиньему племени.

И вот представь: ты – пингвин.

Нет, я тебя конкретно обидеть не хотел….

Хотя… Повернись–ка в профиль...

Мда… О чём это я?

Так вот, ты – пингвин.

Пингвин, пингвин. И не спорь…

Ты летишь чёрной молнией в зелёных антарктических водах, рассекая холодные струи крепким, как ятаган, тельцем. И неотвратимо, как аггел конечного моря, настигаешь серебристую рыбью ватагу. Клюв твой напряжён, глаза выпучены, тело вибрирует от наслаждения охотой.

И вдруг, хоп! – с неба валится огромная сетка и уволакивает всю эту радость прямо у тебя из-под носа. Тут расстроишься, однако.

И вот, в горячке погони, многие пингвинята настигали наши тралы и въезжали на них верхом на палубу, как Будённый на Красную площадь.

А там столько новых впечатлений!

Пингвины вообще народ любопытный. Если не знаешь, то ходят они, держась вертикально, совсем, как маленькие человечки, но зато степенно и важно. Английский лорд, а ля натюрель. И вот такой вот гадкой походкой, интуитивно выбирая курс на камбуз, начинают шляться по коридорам парохода.

Почему гадкой? Ну так ходит только начальство самого гнусного пошиба…

И пингвины.

Головка гордо откинута, чтобы уравновесить сытое пузцо, и шлёп-шлёп….Тьфу.

А мы, значит, в каюте у боцмана мирно пробуем «наш ответ Горбачёву», горючую суспензию – «и наше сердце – пламенный мотор!»

Все чинно–благородно. Дверь, как и положено, открыта от духоты.

И вдруг – в коридоре шлёп-шлёп…

Кто не знает, тогда на пароходах межпланетного заплыва водились очень странные зверьки – первые помощники, они же замполиты, из породы бурундуков-барабанщиков. Спать не будет, есть не будет – вот дай ему только постучать. Гадкий зверь. Скунс-сладкоежка. На входе сладко, ну, а на выходе… как говорится – не стой под грузом накопленного.

И вот, значит, мы изготовились к приёму «огненной воды», отмечая тридцать пятую годовщину нашего алхимика-боцмана, а тут – шлёп-шлёп… в коридоре.

Естественно, стаканы ловко метнули за спины… сидим на мокром…ждём.

В проёме двери… невозмутимо… это толстопузое создание…

Пингвин.

Оглядел нас…СВЕРХУ ВНИЗ (как это у него получилось?).

Каганович, блин!

Пьёте, мол, граждане? Ну-ну...

И дальше – шлёп-шлёп. На камбуз.

Мы отходим… говорим о погоде… А глаза у всех в одну точку, на боцманский рундук, где вожделенные запасы хранятся.

Созрели… Местами даже подсохли.

Налили по второй.

Только изготовились.

ОПЯТЬ… шлёп-шлёп.

Опыт у нас уже был, второй бросок за спины произвели слаженно, синхронно. Любо-дорого поглядеть.

Сидим на мокром. Звереем.

В дверном проёме… пингвин.

И хитро так смотрит, сволочь, с ленинским прищуром – мол, что ж это вы, батеньки… обмишурились? И дальше шлёп-шлёп.

С коммунистическим приветом ушел зар-р-раза.

Ну, какие тут могут быть нервы?

Народ сидит, желваками играет; снизу все мокрые, как в пору своей рассветной младости.

И на виновника торжества глядят с нездоровым блеском в глазах.

Мол, как же ты неудачно на свет появился, Петя!

Дрожащими руками разлили по третьей.

Выждали минуту.

Тишина.

Еще минуту для верности.

Наконец, затаив дыхание, направили стаканы, как Гагарина – строго по назначению.

А за дверями… ты угадал – шлёп-шлёп.

И тут наш, в миру великий любитель животных, а сейчас осатаневший, как гималайский вепрь-людоед, боцман хватает свой гад** , и с натужным всхлипом, как последний из спартанцев, мечет его в дверной проем, как в Фермопильский проход.

Кстати, его любящая натура взяла все-таки верх, и потому прицел он взял гораздо выше пингвиньей головы, чтобы не задеть ненароком чудную птицу.

Как раз на столько выше, на сколько выше пингвина был первый помощник капитана, который и принял эту нечаянную радость всем своим лучезарным ликом.

Ревизор. Сцена последняя, обжалованию не подлежит.

С тех пор я к пингвинам отношусь… внимательно.

Как он это всё подстроил – непонятно.

А может, надо было и ему налить, а?

Ладно, вставай, сокол.

Пошли на вахту. Время уже.

Как я судился с английской королевой? Это, брат, завтра.

Ты мне напомни.

 

 

 

______________________________________________

* БМРТ – Большой морозильный рыболовный траулер

** Гады – это такие просоленные морской водой, и промазученные

рабочие ботинки.

 

 • 

 

 

Зеркала

Купец Елисеев, выстроивший дом на Биржевой линии, видимо, сильно страшился смерти.

Поэтому на втором пролёте своей парадной мраморной лестницы он поселил Вечность.

Это оказалось так просто.

Огромные, выше человеческого роста, зеркала встали друг против друга - и вселенная выглянула из них бесконечной чередой обрамлённых зеленым малахитом, анфилад.

Туда он, видимо, и ушёл в свой срок, ускользая от небритых матросов с ружьями наперевес.

А зеркала пережили всех. Две революции, три войны, голод и блокаду. Их не выковыряли и не разбили, даже в угаре «перестройки» и беспредела «девяностых».

И теперь, поднимаясь каждое утро по этой лестнице, я нередко, в задумчивости, пытаюсь пройти этим туманным коридором - и останавливаюсь только в последний момент.

Мера моей задумчивости, видимо, всё ещё недостаточна, а то можно было бы уйти туда, вслед за Елисеевым и небритыми матросами.

 

Говорят - прецеденты уже были.

 

 •